Мост в тишину: интервью с Владимиром Чикишевым о театре для глухих детей

Об искусстве театра и его предназначении

Когда мы говорим о театре, мы говорим о пространстве со-переживания, со-причастности. Это совершенно особый вид искусства. Древние греки называли театр «лекарством для города». Актеры разыгрывали некую мистерию, а зрители переживали чувство единения, общности, сопричастности. Они расходились по своим домам уже другими людьми. Это и есть лекарство. Это то, за что отвечает вся механика театра, как вида искусства.

Когда я два года назад был в Сикстинской капелле в Ватикане, там происходил спектакль. Очень простой, но гениальный. Собирается много людей из разных концов света, чтобы посмотреть фрески Микеланджело, стоит разноголосый шум, но время от времени возникает голос сверху и говорит одно слово — silence! И мгновенно воцаряется тишина, в которой говорит лишь Микеланджело — без слов, своими фресками.

В этот момент люди чувствуют прикосновение к высокому искусству. В этом молчании они ощущают себя как дети, как часть целого. Очень важно, чтобы люди унесли с собой это ощущение, увезли в свои страны, в свои города. Микеланджело об этом позаботился, он донес до нас через века самое важное — величие человека.

Театр — это чудодейственная сфера искусства. А если мы говорим о детях, то и вовсе волшебная! А быть в пространстве волшебства — значит не всегда понимать всех его механизмов.

Дети на сцене театра — это редкое явление. А глухие дети — и того реже. Я считаю, что театров должно быть больше. В частности, для особенных детей — инклюзивных театров. Их нужно поддерживать и не относиться просто как к разряду детского творчества. Это нечто большее. В этих первичных формах погружения в творчество может начать просыпаться талант, которому нужна реализация.

О театре «Пиано»

Театр был создан 35 лет назад. Над его открытием работал не только я, но и мои друзья, моя семья — сын, дочь и жена. Я был молодой, наивный, и мало что понимал в педагогике. Потому и рискнул взяться за такую идею. Наивность мне помогла. Сейчас начать было бы гораздо сложнее, понимая все трудности. Произошло это случайно, как это часто бывает. Одна встреча, искра, и я решил открыть театр для глухих детей. Наверное, судьба — рационального объяснения у меня нет.

Чем занимается наш театр? Механика такая же, как везде: зритель, сцена, на сцене — актеры. Но только наши актеры — не профессионалы, а простые дети, живущие в школе-интернате для глухих. Тем не менее, им есть, что дать зрителю. Это любовь, искренность, доброта, вера, талант.

«Пиано» — это театр, где дети включены в жизнь, в социум. Они живут в интернате пять дней в неделю, и им не хватает ощущения своей значимости, полезности. Чтобы они не чувствовали себя в изоляции, их нужно учить. Чтобы мир прислушался к высказыванию глухого ребенка, мы должны научить его высказываться. В этом диалоге, в этом прислушивании и желании высказаться, гигантский смысл. И театр здесь как раз выступает как площадка, которая помогает людям понять друг друга, помогает нашим детям вырасти и самореализоваться.

Наши дети активно участвуют в жизни города, региона, страны и даже мира. За их плечами больше 80 международных фестивалей, 18 стран мира, огромное количество выступлений, участие в городских и областных проектах. Это нормальная практика участия в культурной жизни, в формировании изменений социальной ткани. Иначе говоря, лекарство для города работает, и с нашей стороны, в том числе.

На наших спектаклях встречаются слезы — в основном плачут взрослые. При этом сам спектакль необычайно веселый и жизнерадостный. Шукшин говорил: «Там, где слезы, там искусство». Слезы не жалости, не сострадания. Это слезы сопричастности, возникающие оттого, что зрители переживают момент переосмысления, изменения стереотипов мышления по отношению к таким детям, а может, и к самим себе, к своим возможностям. Если глухие дети на сцене такие счастливые и щедрые, — думают сидящие в зале, — где же наша щедрость, наше счастье, наше великодушие? Где эта любовь к жизни и вера в лучшее?

Об импровизации

Наш театр использует метод импровизации. Дети вообще любят импровизировать. Загляните в песочницу и вы увидите, как здорово они это умеют — сами, без взрослых. А взрослые, зачастую, все только портят своим вмешательством.

Мы работаем в жанре пантомимы. Это свободная импровизация, в основе которой — свободное творчество и мышление, собственные композиции ребенка. Это свободный танец, язык тела. Этот универсальный жанр преодолевает все языковые границы. При этом, это очень сложный формат, ему сложно научить.

Конечно, постановка у нас есть, но она незначительная. А вот поле для импровизации — огромное. В актерской игре все время что-то меняется. Тем более, что это движения, не привязанные к словам. И это как раз помогает детям чувствовать себя уверенно. Не дай бог, чтобы ребенок вышел на сцену и мучительно вспоминал движения, которые ему хореограф показал. Тогда зритель увидит на сцене беспомощность. И начнет жалеть. А это последнее, что таким детям нужно.

В последние годы мы играем один спектакль, потому что очень сложно стало заниматься постановкой. У детей мало времени, жизнь изменилась. Мы ушли в формат развития импровизационных качеств на материале одного спектакля. И он все время меняется. Мы не репертуарный театр и не можем таковым быть. Это слишком по-взрослому, слишком много рисков уйти от главного — от формата «песочницы», от живого контакта.

О детях и взрослых

У Брэдбери есть чудесный рассказ «Песочный человек». Суть его в том, что персонаж — песочный человечек — приобретает форму мыслей людей, которые на него смотрят. Например, кто-то, смотрящий на него, вспомнил свою бабушку, и он становится бабушкой. Кто-то подумал о домике у моря, и песочный человек становится этим домиком и морем. Красивая история, но с печальным концом. Когда на него стала смотреть целая толпа, каждый хотел своего, и никто не думал о том, чего хочет сам герой. Он кричал: «Остановитесь, я же погибну!». Но его не услышали. А голоса, который сказал бы «Тишина!», не было. И он умер. Так вот, это яркая аллегория отношений детей и взрослых.

Сейчас по разным нормам детям не разрешают, например, мел с доски стирать или снег убирать. Родители могут обратиться в прокуратуру. Но это все ограничивает активность детей, мешает их инициативности. Это несет печальные последствия — ребенок уходит в соцсети, в гаджеты, он становится «диванно-планшетным» и выпадает из жизни. Взрослые начинают топать ногами, нервничать, но обычно бывает уже слишком поздно.

Все, что касается обучения детей, вызывает еще очень много вопросов. Но вопросов именно к взрослым. Помните сказку «Маленький принц»? Он жил один, летал с планеты на планету, и не было никаких взрослых. Но в реальности дети живут в мире взрослых, и неплохо было бы этим взрослым научиться договариваться с детьми.

Театр воспитывает в людях чувство деликатности по отношению к детям. Ведь взрослые не всегда владеют этими навыками, излишне контролируют их, пусть даже из большой любви. А детям это мешает. Поэтому театр — это еще и про баланс отношений.

О настоящей помощи детям

Главная задача взрослых — помочь детям понять основной закон жизни. А звучит он так: поддержка в обмен на усилие. То есть, мир откликается только тогда, когда ты прилагаешь усилия. Так вот, театр «Пиано» — об этом. О том, как помочь детям с ограничениями здоровья вырасти в этой жизни самостоятельными, лидерами, научиться управлять своей судьбой, быть контактными. Чтобы они вошли в жизнь уверенными и, возможно, выбрали себе творческую профессию. Например, два наших выпускника сейчас учатся в Академии искусств в Москве, на актерском факультете.

Дед Мороз обычно просит рассказать стишок. Но никогда не просит его сочинить. Гораздо более сложная задача остается на потом. А когда потом? Может быть, все-таки не жалеть детей и предлагать им на выбор разные задачи? И тогда кто-нибудь из них решится на глазах у всех сочинить стихотворение. Пусть даже не в рифму, зато свое. Мы должны научиться помогать тем, кто все стремиться делать сам, пусть и не так, как все.

Представьте: два человека упали, и один из них пытается подняться, а другой так и лежит. Кому из них следует помочь? С одной стороны, тот кто встает, и так встанет, и нужно помочь тому, кто лежит. Но, с другой стороны, если мы все время будем помогать тем, кто лежит, а не тем, кто прилагает усилия, мы рискуем, что они так и продолжат лежать. Мораль проста: важно поощрять инициативу и действенность. Особенно, когда речь заходит о детях.

Нужно понимать, что социальный лифт не может быть сделан для каждого ребенка с ОВЗ отдельно. Поэтому оказывая им помощь, мы должны отойти от жалости. Мы должны реагировать на их усилия, а не просто «поддерживать инвалида».