«Не хандри, душа моя»: как Пушкин переживал карантин в Нижегородской области

Поэт и писатель оказался заперт холерным карантином в своем имении в Большом Болдине Нижегородской области, куда планировал приехать ненадолго. Он собирался вступить в наследство небольшой деревней Кистенево с двумя сотнями крестьянских душ, заложить ее и потратить деньги на приданое невесте Наталье Гончаровой.

Но там его застала эпидемия холеры, которая к 1830 году охватила уже практически всю страну. Тогда уже понимали важность изоляции и всех губернских чиновников обязали выставить кордоны на дорогах.

Поэт сначала пытался бежать из имения. Как следует из его воспоминаний, он дал мужикам, «стоящим в карантине», серебряный рубль, они его пропустили, но следующий кордон Пушкин преодолеть уже не смог.

Первое время на карантине поэт хандрил: его вольной натуре было тесно в небольшом доме, где можно было поговорить только с прислугой и деревенскими мужиками, а почитать только три сборника стихов и второй том «Истории русского народа» Николая Полевого. Он писал письма невесте и друзьям, но отвечали ему редко. «Никто мне ничего не пишет. Думают, что я холерой схвачен или зачах в карантине», — жалуется он в письме публицисту Михаилу Погодину.

Оставалось одно — творить. Пушкин и раньше писал в вынужденном заточении, например, в материнском имении Михайловское, куда его сослали за атеизм. В 1824–1826 годах он написал немало стихов и начал работу над романом «Арап Петра Великого», который, правда, так и не закончил.

Но «Болдинская осень» стала еще более плодотворной. Всего за три месяца там родились 32 стихотворения, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Маленькие трагедии», «Сказка о попе и работнике его Балде» и серия публицистических статей. Также был закончен «Евгений Онегин».

В условиях карантина Пушкин просыпался в 7 утра, пил кофе и лежал в кровати до 3 часов дня, потом иногда катался на лошади, а в 5 часов вечера принимал ванну и ел гречневую кашу и читая книги.

«Приехал я в деревню и отдыхаю. Около меня холера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? Того и гляди, что забежит в Болдино, да всех нас перекусает! Ах, мой милый! Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь, соседей ни души, езди верхом, сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает», — писал Пушкин другу Петру Пленеву.

Страх, что холера «покусает» был нешуточным — от этой болезни тогда умирало до половины зараженных. Не обошла тревога и великого поэта. В стихотворении «Элегия» есть такие строки:

«Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море. Но не хочу, о други, умирать, Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».

Страх со временем сменяется на внимание к болезни. Пушкин общается с соседями и напоминает друзьям в Москве, что несерьезное отношение к болезни губительно.

Уже после карантина, живя в Царском Селе, где еще было немало холерных бараков, он напишет: «…Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. … Вздор, душа моя, не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы…».