«Пятилетка в ожидании смерти». Нижегородка откровенно рассказала о ВИЧ

— Ольга, как вы узнали о своем положительном ВИЧ-статусе?

— Для меня это была такая трагедия, которую, я думала, не смогу пережить. Я была на восьмом месяце беременности. Очень желанный ребенок. Я пришла в женскую консультацию, где мне сказали, что я должна пойти в иммунологическую клинику. Я даже не подумала, что меня ждет какой-то диагноз.

То, что произошло дальше, было как в тумане. Меня вызвали в кабинет и сказали подписывать бумаги, потому что непонятно, кого вы родите — то ли зверюшку, то ли лягушку. Сейчас вызовем скорую, давайте делать заливку.

— Заливка — это прерывание беременности?

— Да, предлагали избавиться от ребенка. Потому что 20 с лишним лет назад никто не понимал, что с этим делать. Врач, который меня консультировал, думал, что ВИЧ-положительные женщины — это что-то ужасное.

— Что вы почувствовали?

— Помню, что у меня была истерика. Я не могла это сделать. У меня уже ползунки были приготовлены, коляска. Живот у меня ходил ходуном, потому что стала нервничать. Я отказалась подписывать бумаги.

Мне бросили на стол терапию со словами «Идите пейте, раз вы не хотите ничего делать». Я взяла эти таблетки, села в маршрутку и всю дорогу проревела.

— Что было дальше?

— Придя домой, первое, что я сделала — сказала мужу. Его реакция была незабываемой. Он сказал: «Понял. Не мешай мне смотреть телевизор, что ты стоишь ревешь. Будем рожать». Как ни в чем не бывало, будто он мне сказал, что у меня прическа смялась.

— А как отреагировали другие родственники?

— Свекровь испугалась. Но она педагог по образованию, стала очень много читать. Изначально была попытка оградить меня, выдать мне отдельное полотенце. Но чем больше она узнавала, тем меньше у нее было страха.

Мой папа меня жалел и боялся. Он ничего не говорил, но я видела во взгляде, что он со мной прощается. Мама — боец. Она мне сразу сказала, что все это — чушь собачья…

— Вы начали принимать терапию?

— Да. В тот же вечер, когда мне ее выдали. Мне от нее было дико плохо. Из-за этого я думала, что врачи хотят убить моего ребенка. Я перестала пить таблетки. Через две недели пошла рожать. Рожала во второй инфекционной больнице, за решетками, среди ребят, которые страдают зависимостью.

Мужики, которые там лечились, легко относились ко всему. Через эту легкость они пытались меня поддержать. Какой-то парень сказал: «О! Мы ждем богатыря! Давай, девчонка! Мы все тут держим кулачки».

— А как вели себя медики?

— Отношение медперсонала было противоречивым. Акушерка, которая приехала принимать роды, все время мне говорила: «Если я заражусь, я тебя из-под земли достану». Медсестры все время прибегали меня проверять, будто боялись, что я ребенка съем.

— Неужели у всех было такое отношение?

— Нет. Была врач-педиатр, которая приезжала нас проверять из нижегородского СПИД-центра. На всю жизнь запомнила, как ее звали — Светлана Сулаева. Когда она сказала, что у меня замечательный ребенок: «Какие у него ножки, какие у него ручки». Я больше ничего ей сказать не смогла. Я просто зарыдала. Для меня это была наивысшая оценка той мечты, к которой я шла…

— Как вы жили после родов?

— После этого я на пять лет провалилась в тишину, в самоизоляцию, во внутрь себя. Мне казалось, что я — худшее, что было придумано миром.

— Как вы выбрались из депрессии?

— Спустя пять лет такой изоляции я стала понимать, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Я стала думать, как живут такие люди, как я. Они смеются, двигаются куда-то. Почему у них это получается, а у меня нет? Почему я каждый день реву с мыслью, что я никогда не поведу ребенка в школу, не увижу своих внуков?

Пятилетка в ожидании смерти не увенчалась успехом. Смерть все так и не приходила, она откладывалась. Я стала много читать, общаться с людьми, которые живут с ВИЧ.

— Так и начался ваш путь активиста?

— Получив такой жизненный урок, я очень захотела, чтобы те, кто получают такие же уроки, не уходили в одиночество на пять лет и не пропадали из жизни. Первые мои шаги в жизни с инфекцией — я стала видеть ВИЧ-положительных людей, я стала с ними разговаривать.

— Между первыми и вторыми родами у вас был большой перерыв. Поменялось ли отношение к вам?

— Вторые роды прошли изумительно. Это было через 10 лет после первых. У меня был прекрасный персонал. Но я боялась, что меня не примут в роддоме. Все время думала, что меня выгонят как собаку.

Второй раз, я помню, передо мной сидела такая загруженная заведующая с гулькой на голове, не отрывалась от бумаг. Я ее спросила: «Вы точно меня возьмете? Я ВИЧ-положительная». Она глаза на меня поднимает и говорит: «И что? Вы как слон будете ходить три года? Захотите рожать — придете».

Вроде бы так резко ответила, но у меня не было обиды. Была благодарность, что она выполняет свою работу профессионально.

Врачи в роддоме сделали так, что я подумала, что хочу еще одного ребенка.

— Как вы относитесь к дискриминации этой болезни?

— Для меня слово «дискриминация» отвратительное, ужасное. Она берется не от внутренних достоинств, а от внешних дефектов социума. Социум диктует нам моду. Но я считаю, что мода должна быть внутренняя, диктующая, что все мы — люди и чего-то заслуживаем. К человеку нужно относиться, как к человеку.

— А почему так реагируют на заболевших людей?

— У нас почему-то слово «заболел» подразумевает изоляцию. Если ты болен — отодвинься. Может быть это незнание людей о том, что все болезни разные.

— Что насчет глупых вопросов?

— Я люблю людей и понимаю их интерес. Когда у тебя есть шанс что-то выведать у другого, это — банальное любопытство. Ты можешь его удовлетворить, а можешь не удовлетворить. Но если я боюсь и не принимаю сама себя, то меня все будет бесить.

— Как вы относитесь к стигматизации ВИЧ?

— Понимаю это. Человек может бояться получить такой диагноз. Это нормально. Это человеческие чувства. Но я не понимаю одного: почему, когда человек чего-то боится, он об этом не старается узнать больше? Нужно учиться. Это самое главное.

— Откуда у вас столько доброты по отношению к людям?

— Это воспитывала моя мама. Она всегда внутренне была такой: «Упал — поднялся». А папа просто знал, как быть рядом. Он никогда не комментировал мои ошибки.

Что бы в моей жизни не происходило, у меня в голове начинает разговаривать мама: «Нет такой ситуации, которая может тебя сломать».

Мне мои испытания давались, чтобы я становилась добрее, чтобы убирала свою гордыню, чтобы понимала и принимала людей. Ничего не бывает случайно.

— А как вы воспитываете детей?

— Мальчишек — так же, как меня воспитывали. Старший сын очень напоминает меня характером, позицией, рассуждениями. С шести лет он жил на тренировках, я все время старалась, чтобы он был сильным. Средний сын другой. Он мягкий, ранимый. Для него все хорошие. Меня это иногда пугает.

С дочерью у меня не получается воспитание так, как я его вижу. Это поздний ребенок. Скорее, она меня воспитывает. Вызывает во мне желание быть женственной, заботливой, мягкой.

— Тяжело ли вам дается работа с реабилитацией зависимых?

— Наркоманы — это люди с порванной душой. Залатать ее очень сложно. Это очень тяжелая работа.

— Почему если снижается процент употребления инъекционных наркотиков, не снижается уровень ВИЧ-инфицированных?

— Потому что растет наркобизнес. Наркотики изменяются. Они становятся более агрессивными. Их можно пить, втирать, вдыхать. Они создают эффект безграничности и вседозволенности. Под ними сложнее контролировать свое поведение. Поэтому очень часто половой путь передачи ВИЧ выходит на первое место.

Защищенный вид секса — это не унижение партнера. Это ответственность за себя и за него. Но у нас почему-то предложить использовать презерватив — как-то стыдно.

— А что делать девушкам, если партнер настаивает на сексе без презерватива?

— Зачем вам такой мужчина? Пришел, увидел, победил? Пускай такой мужчина идет и побеждает в другом месте. Все отношения строятся на идеологии, понимании, общении. Если у вас есть только страсть, после нее могут быть последствия. Хорошо, если это беременность. А если нет…

— Вы говорили своим детям о ВИЧ?

— Мои дети с самого раннего возраста знают, что такое ВИЧ. Первые мои шаги были в игровой форме. Я не говорила сначала, что у меня есть ВИЧ. Я сказала: «Мама проглотила Тамагочи, поэтому его нужно кормить таблеточками». До того, как я придумала эту сказку, ребенку было страшно и непонятно, почему мама пьет столько таблеток.

Ребенок всегда боится потерять маму. Мы играли в эту игру. Поэтому у моего ребенка не развивался страх, что меня завтра не будет.

— Что нужно делать, когда узнал, что у тебя ВИЧ?

— Идите к людям. К таким же, как и вы. Нижний Новгород обладает ресурсами. У нас есть школа пациента, группы взаимопомощи. В нашем городе хороший СПИД-центр.

И не вздумайте замыкаться. Иначе, как я, проведете несколько лет впустую.