«Хочу правды!»: Мать загадочно погибшей нижегородки бьет тревогу

Напомним, Юлия Розова пропала в Нижнем Новгороде 30 октября 2019 года. Девушка покинула вечеринку, на которой поругалась с парнем. Спустя несколько дней ее труп нашли в кустах между СНТ «40 лет Победы» и Сормовским кладбищем. Следователи выдвинули свою версию смерти — переохлаждение. Криминала в обстоятельствах гибели девушки они не нашли. Но мать нижегородки — Наталья Розова — считает, что дочь могли убить. В конце прошлого года расследование взял на контроль глава СКР Александр Бастрыкин.

Корреспондент NewsNN пообщался с Натальей Розовой:

— За последний год какие-то новые подробности в деле появились?

— Я узнала только то, что мне говорили знакомые. Я догадываюсь, что в компании могли быть наркотики, но они это скрывают. На этом все. От следственного комитета новых данных нет.

— Проводились экспертизы срезов с одежды вашей дочери. Какие результаты они дали?

— Экспертизы проведены некачественно: либо невозможно что-то установить, либо мало данных. Все поверхностно и все не о том. Новая экспертиза одежды, которую провели, не то что плохая — я считаю, что она фактически не сделана.

Мы сдали проверять 34 фрагмента одежды на биологию. Столько было вырезано после просвета специальной лампой. Экспертизу не могли провести полгода. По итогу след — простатоспецифический антиген — найден только на одном участке. Я в это не верю. Изначально в первой экспертизе по всей одежде были найдены следы с выраженным мужским генотипом, но что это за следы — до сих пор не установлено. Думаю, это могли быть следы спермы.

— О странном биологическом следе вам сообщил следователь?

— Следователь не говорил. Недавно я была на одной из очных ставок с бывшим парнем Юли и спросила, знает ли он, что на одежде моей дочери нашли следы спермы. Следователь начал кричать, что ничего не найдено. Он достал экспертизу, начал ее выводы читать, но почему-то со второго предложения. Я сразу сказала: в первом предложении написано, что на вырезе №30 найден простато-специфический антиген.

— На вас кричали?

— Да, такое тоже было. Следователи мне смеялись в глаза и вели себя нагло. За три с половиной года я обошла 15 человек, включая руководителей. Ни один следователь не вникает в дело и не знает его хорошо. Я не вижу никакой работы над делом. Последний раз когда я писала ходатайство, следователь начал при мне нецензурно ругаться, разговаривая по телефону. Даже не подумал о том, что рядом сидит женщина. Я вынуждена была сделать ему замечание.

— Вы следите за комментариями по делу Юлии. Как реагируете на негатив, который там появляется?

— Я не принимаю его близко к сердцу. Потому что в иной раз складывается впечатление, что люди не слышат и не видят. Я сама до конца не знаю правды и пытаюсь ее найти все три года. Отвечать на негатив мне не хочется.

Как могут люди, сидящие перед телевизором или читающие какую-то статью, знать всю правду? У нас всегда виновата в подобных случаях девушка. Сколько раз про изнасилования девушек, к примеру, писали, что «сама хотела». Тут тоже самое. Пишут: «убежала», «употребила». Вас там не было, вы не знаете. Следствие до сих пор не разобралось. Люди, сидящие на диване, больше всех знают?

— Когда вышел в эфир выпуск шоу Андрея Малахова о вашей истории, как вы отреагировали на комментарии о том, что вы не плакали на программе?

— У меня нет показательных истерик. Прошло три года. Острые чувства немного притупились. Но если я не плачу на людях — это не значит, что я дома не плачу. Мне слез и переживаний хватает в моих четырех стенах. Меня утешают сын и муж — мои близкие мужчины. Плакать на всю страну — показуха.

Мне хотелось донести до людей то, что я хочу добиться правды и показать, что Юля не сама дошла до места, где был обнаружен ее труп.

— После передачи вы пытались обратиться в вышестоящие инстанции за помощью?

— После передачи я писала в Генпрокуратуру и в СК РФ. Мама моя написала президенту. Но письмо сначала переправили в СК РФ, а потом в СУ СКР по Нижегородской области. Ответа от нашего управления мы еще не получили, хотя прошло больше месяца.

— А за последнее время кто-то из друзей Юли, с которыми она была на вечеринке в тот злополучный день, писал вам или приходил к ней на кладбище?

— Никто. Нет Юли, и всем хорошо. Хоть все и говорили, что переживают. Я не вижу переживаний. Это элементарное предательство.

— Вы считаете, что в тот день в компании могли быть наркотики?

— Мне говорили, что один из участников вечеринки мог распространять наркотики. Я хочу, чтобы этого человека привлекли, если он действительно распространитель. Потому что наркотики — это смерть, от этого страдают люди.

— От кого пошли слухи про запрещенные вещества?

— Знакомый Юли рассказал мне о том, что в компании могли быть наркотики и сообщил, кто мог быть распространителем. Но он недавно погиб. А между участниками компании, в которой была Юля, до сих пор не проведены очные ставки, которые могли бы что-то прояснить. Я о проведении их прошу уже три года.

— Вы допускаете, что Юля могла сама что-то употребить?

— Нет, не допускаю, потому что в крови моей дочери не нашли запрещенных веществ. Анализы по волосам и ногтям не проводились.

Вопрос в другом: наркотические вещества не нашли или нашли? Если нашли, то в экспертизе это умышленно не отразили? Также как и не описали синяки на лице и руках в посмертной экспертизе. Если на той вечеринке наркотики присутствовали, то возникает вопрос: откуда они взялись и кто их принес?

— Как вы справляетесь с тем, что произошло?

— Однажды я услышала совет психолога, что если вы устали от каких-то мыслей, переживая ту или иную ситуацию, то нужно попытаться отвлечься — вспомнить и представить место, где вам когда-то было хорошо.

Я всегда представляла озеро, на которое мы с мужем ездим на рыбалку. Там красиво. Голубая вода, вокруг озера лес, над нами чистое небо и солнышко. Переносилась в мыслях туда, и мне это помогало. После смерти Юли у меня больше не получается это сделать. Я закрываю глаза, вижу озеро, лес, небо, но все черное. Красок больше нет.

— Сколько вашего времени уходит на то, чтобы держать дело дочери «на плаву»?

— Я думаю, что я выкладываюсь на 100%. От меня идут постоянные вопросы и постоянные ходатайства. Я не раз просила проверить всех участников компании. Большинство экспертиз проводилось только после моих ходатайств. Следователи вопросами, как мне кажется, не задаются. Всегда все вопросы мои.

— Спустя три с половиной года, на что вы сейчас надеетесь?

— Я надеюсь на расследование. Очень хочу чтобы наше дело передали в Москву. Хочу чтобы его вели опытные следователи. Хочу чтобы нашим делом занимались. Хочу, чтобы те, кто виноват в смерти Юли, понесли заслуженное наказание.