Как вспоминает профессор Нижегородского государственного архитектурно-строительного университета и писатель Татьяна Виноградова (81 год), в молодости она могла свободно говорить на любые темы где угодно.
«У меня не возникало никакого раздвоения: вот это мы только на кухне обсуждаем, а вот это — на партсобраниях. Я много занималась спортом, строила карьеру и гордилась страной. Была искренним проводником советских идей везде, где оказывалась. Очень любила демонстрации. Идешь по улице, и все залито светом, и все веселые, открытые, добрые — красота. Сейчас такого нет уже», — рассказала собеседница NewsNN.
С возрастом Виноградова все же осознала, что какие-то табуированные темы вокруг нее были. Например, мать предпочитала не снимать квартиры, из которых «забирали семьи», боясь репрессий. Также, по словам профессора, Первая мировая война практически не обсуждалась, о ней писали с маленькой буквы — как бы занижая значение произошедшего.
«Но многое прошло мимо меня. Возможно потому, что я была технарем. Среди филологов встречались оппозиционеры. Я слышала о них, но мы не общались», — пояснила Виноградова.
По мнению нижегородского издателя и политолога Владимира Лапырина (71 год), в СССР можно было довольно свободно обсуждать все что угодно, включая политику. «Мы мечтали кем-то стать, учились, делали стенгазеты — и все разговоры крутились вокруг этого», — рассказал он.
Лапырин отметил, что организовывал рок-концерт в Горьком — один из первых в СССР. Тогда партия не запретила мероприятие, но «некоторые товарищи были не вполне согласны идеологически».
Как отмечает нижегородский журналист Елена Волисова (57 лет), прямых запретов на общение в СССР не было. Но самоцензура присутствовала. «Люди сами понимали, что уместно говорить, а что нет. Разделяли партийные собрания и вечеринки. При этом все понимали тогда, что один и тот же человек мог выступать на партсобрании с рассказом о планах КПСС и мог быть душой компании, рассказывая анекдоты», — поделилась она.
Такая самоцензура отсекала некоторые книги, рок-музыку и другие явления, ставшие популярными у советских граждан в 70-е. Большая часть окружения женщины состояла как раз из тех, кто интересовался такими темами. «Мы не очень боялись, что у нас найдут что-то запрещенное. Все в моем окружении прошли через это — прочитали Набокова и Лимонова, слушали Beatles… Просто кто-то раньше, кто-то позже», — рассказала Волисова.
«Некоторые люди жили как бы в двух мирах. Особенно это стало заметно ближе к развалу государства. На партсобрании сказать что-то против текущего курса было невозможно. За это ругали. Но потом дома за чашечкой чая с тобой все нормально могли поговорить. Репрессивный аппарат по посадке за анекдот, о котором так любят писать СМИ, был, но почти не работал. Из комсомола или института могли выгнать, но испортить жизнь более глобально — нет», — сообщил нижегородский эколог Асхат Каюмов (61 год).
Собеседник вспомнил, что смерть нескольких генсеков подряд породила волну анекдотов такой силы, что за нее оказалось невозможно даже наказать всех причастных.
Были у советских людей и особые привычки в общении. Виноградова говорит, что люди вели себя более открыто, чем сейчас. Все соседи по дому обязательно здоровались друг с другом, общались. Многие жили бедно, поэтому разговаривали со знакомыми без всякого высокомерия и не имели больших ожиданий, приходя в гости.
Лапырин и Волисова вспоминают советских людей как довольно эмоциональных. «Помню, как в 1968 году преподаватель истории КПСС, когда мы ввели войска в Чехословакию, пришел на пару и заплакал. Уж не знаю отчего…», — поделился Лапырин.
«Когда умер Брежнев, я училась на 1 курсе политеха. У нас была лекция по научному коммунизму, и одна девочка плакала. Но она была постарше нас, нам было все равно», — призналась Волисова.
По словам Каюмова, у советских людей было уникальное двоемыслие. «Люди жили, осознавая, что есть некий спектакль — собрания, демонстрации, официальные бумаги и т. п. И за ним начинается нормальная, обычная жизнь. Это двоемыслие все, абсолютно все, принимали как должное», — добавил он.