Артем Филатов: Субкультура и уличное искусство – две совершенно разные вещи

– На самом деле на данный момент – абсолютно ничего. Это остаточная информация, игровая субстанция, если хотите. Когда я говорю о себе, никогда ее не использую, потому что в какой-то момент это перестало что-то значить для меня. Есть такое понятие – «смерть автора», это крутая вещь. Она освобождает очень многие сферы искусства от ненужных заблуждений. «Смерть автора» – это художественный прием, возможность сказать аудитории, что между нами нет никаких границ. Хотите делать искусство? Делайте. А я буду делать ботинки. Это одинаково, ничем не хуже. У меня есть имя – Артем Филатов, им я подписываю свои работы. К примеру, в Арсенале, на выставке «Музей великих надежд», был зал, посвященный Балакиреву и Матюшину, там по периметру арки – мы делали их с Владимиром Чернышевым, – и они подписаны нашими именами. У меня нет никакого страха настоящего имени. Он бывает у уличных художников, когда они, например, не хотят, чтобы их узнали и нашли стражи порядка, или не желают публичности и внимания, хотят оставить немного загадочности.

– Как Бэнкси?

– Да, как Бэнкси. Этот тег – это часть его работы, часть его интриги и художественного образа. Мне это не нужно. Если я выхожу на улицу, я не прячусь под маской. Я выхожу утром, люди идут на работу или поливать цветы. Я встречаю их, говорю: здравствуйте, я иду рисовать в город. Мы с ними общаемся, нет никакой проблемы, могу дать им телефон и, если моя работа не понравится, могу закрасить.

– Какой была твоя самая первая работа? Когда ты закончил ее и осознал, что вот ты – Артем Филатов – уличный художник?

– Честно говоря, не было такого. Все было по случайности и наитию. Мы начинали заниматься граффити вместе с художником Никитой Nomerz. Он нижегородец. Нам потребовалось какое-то время, чтобы пережить этот этап: есть граффити, уличная культура, надписи. Мы за несколько лет это переварили и как-то от этого избавились. Но все это началось с не совсем осознанных практик на улице. Первая работа, когда я понял, что при помощи рисования на улице можно сказать что-то большее, был проект «Стулья». Тогда я по всему городу рисовал черно-белые стулья – на каменных домах и других поверхностях из красного кирпича.

– Это был трафарет?

– Нет, это рисовалось полностью рукой, всегда разные стулья. Недавно, кстати, видел книгу одного зарубежного фотохудожника, он фотографировал постсоветскую архитектуру. Там есть фотографии двух «свечек» на площади Сенной. Он их так снял, что в нижней части фото видны старые дома, а на одном из домов – мой стул.

– Что нес в себе этот проект? Почему именно стул?

– Стул рисовался таким образом, что на него нельзя было бы сесть. Он был максимально искажен, у него ножки заходили друг за друга. Это было исследование образа искусства в искусстве. Есть, например, стулья Ван Гога, в которых он старается изобразить художника через его рабочее место. Этот бытовой предмет тешил мысли и души разных людей. Например, у Бродского есть целое стихотворение – «Посвящение стулу», очень хороший текст. Думаю, он там сказал больше, чем я.

– Где на данный момент представлены твои работы? В России, за рубежом?

– В России – да, в Москве, Питере. В различных галереях. За рубежом пока нет.

– Основная тема твоих произведений – объекты природы. Какая мысль заключена в этом?

– Я бы даже так сформулировал: объекты живой природы в человеческих традициях. Потому что сейчас это для нас ничего не значит – какой цветок стоит у кого на столе, какой цветок у человека нарисован на платье. А в действительности существует целая система совершенно разных обозначений, символов и историй, связанных с теми или иными растениями и традициями, они так или иначе привязаны к конкретным временам года, датам, моментам жизни человека. Я стараюсь работать с этим культурным фоном из литературы, музыки, фольклора, истории, кино и таким образом делать отсылки к этому. В том числе соединять это с собственным мнением. Например, на 9 Мая я рисовал сирень. При этом в Англии сирень является символом траура, ее приносили на похороны, а у нас сирень – это символ весны, после 45-го года и вовсе знак Победы. Эту работу я планировал сделать в Мурманске, но не получилось, и я решил сделать ее в Нижнем Новгороде.

– Уличное искусство как инструмент освоения общественных пространств – это социализированное искусство?

– Со времен авангарда вопрос о том, как искусство может быть полезно людям, становится только актуальнее. Сейчас искусство есть разное, в том числе и в плане благоустройства городских пространств. Мне кажется, что искусство может менять жизнь так же сильно, как экономические и политические деятели. Я не знаю, как точно, но в своих работах я стараюсь поднимать именно этот вопрос.

– Здесь тонкая грань между искусством как искусством и искусством как благоустройством. Трудно определить границу между ними?

– На Европейской биеннале в Санкт-Петербурге был очень хороший художник из Нидерландов по имени Эрик ван Лисхаут. Он жил какое-то время под Эрмитажем и полностью изменил все нижние подвальные этажи, где живут знаменитые эрмитажные кошки. Он делал им игрушки, фотографировал, общался с ними, рисовал. Мне очень нравится его работа, в ней много самоиронии, игры, понимания, что нет времени серьезничать, надо играть. Если ты занимаешься искусством, если ты вообще чем-нибудь занимаешься в этой жизни, то ты так или иначе играешь. Вместе с этим можно делать хорошие дела. Я так не умею. Я же все-таки пытаюсь соединить трудное искусство, которое может быть непонятным какому-то количеству людей, и сделать его доступным.

– Уличное искусство – это всегда в определенной степени нонконформизм?

– Давайте все же четко разделять субкультуру – то же граффити и собственно уличное искусство. Для первых – да, это нонконформизм, но мы сейчас с вами обсуждаем работу художников. Они мыслят не только понятиями уличной культуры и уличных взаимоотношений, где может быть драка, кража, искусство или первая встреча с твоей будущей женой. Они мыслят понятиями искусства, примеряют свой опыт и знания, которые они получают в рамках работы и исследования в области искусства и из других смежных областей. Я художник, у меня нет противоречий между тем, что я сделаю работу на улице, и тем, что я сделаю работу для галереи, например для Арсенала. Так что весь вопрос в том, как ты на это смотришь. Если художник кичится тем, что работает на улице и преступает закон, пожалуйста. Но в этом нет глубины. А вот если он ставит перед собой более тяжелые задачи, поднимает вопросы и старается найти ответы, создает дискуссию, эмоции у людей, – вот тогда он уже идет в глубину, окунается в искусство.

– В этом разница между субкультурой и искусством?

– Да, в этом вся суть. К примеру, в этом году мы провели фестиваль уличного искусства «Новый город: Древний». Это фестиваль public art – искусство в общественном пространстве, все, что проходит в рамках фестиваля, проходит согласование и одобрение. С одной стороны, мы имитируем отношения, которые есть у художников на улице, с другой – официально согласовываем объекты, на которых появятся рисунки, и эскизы самих рисунков. Мы общаемся с администрацией и в первую очередь с жителями. В рамках фестиваля художники приходят к жителям затем, чтобы узнать уникальную историю их домов и создать рисунки, дополняющие и выражающие ее.

– Расскажи, как родился проект «Новый город: Древний» и какие трудности были на первоначальном этапе? Что было раньше – согласование с администрацией или с жителями домов?

– Сначала были жители. Это важно, и это уникально: это низовая инициатива, настоящий гражданский проект. Мы принимали и отбирали заявки от самих жителей города, согласовывали с ними эскизы рисунков, выбирали, и только потом уже шли согласования с администрацией. В этом году фестиваль проводился во второй раз, но в прошлый раз это был тестовый формат.

– Фестиваль – твоя инициатива?

– Да, моя идея, но она основана на наблюдениях за другими аналогичными фестивалями в России и за рубежом. Я понял, что есть некое несоответствие между тем форматом, который предлагает фестиваль, например, в другом городе, и тем, через что проходит художник, когда просто выходит на улицу и сам что-то такое делает. Часто художника останавливают и спрашивают, что он делает. И если художник поговорил с жителями, то он получил моральное право на действие. А когда проходит фестиваль, то жители зачастую последние, кто узнает, что их дом разрисуют. И тут возникает повестка дня: зачем городу street art и зачем это вообще нужно? Мы хотели снять эту повестку дня и обратиться к жителям: а нужно ли вообще? Оказывается – нужно. В прошлом году было 90 заявок. В этом году тоже большое количество. В прошлом году было три объекта, в этом – уже семь. И все очень интересные. Думаю, это хорошее начинание, мы будем развивать его и дальше.

Фото: работы участников фестиваля "Новый город: Древний"

Галина Курочкина