Ирина Волкова: А если ты «заточен» на созидание и тебя не «прет» ни от чего другого?

— Ирина, кто является основателем такого сложного и внушительных размеров бизнеса?

— Да он не очень-то и внушительный, я бы сказала.

— Но, судя по реализованным проектам…

— Проекты реализованы очень серьезные, да, этого нельзя отрицать. Я единственный собственник и директор этого предприятия. Это совершенно не женское дело, абсолютно, если говорить о гендерных предпочтениях в выборе бизнеса. Это не булавки. Как меня в него занесло? В свое время я вышла замуж за человека, который этим занимался. На тот момент у меня было представление, что жена — это друг, брат, соратник. Человек, который подносит мужу в окоп патроны и помогает отстреливаться. Я могу сказать, что очень успешно это выполняла. До такой степени успешно, что мы развелись.

— И бизнес остался вам?

— Знаете, у меня была такая патовая ситуация в жизни! Я осталась одна с ребенком на руках, с долгами по общей фирме, в которой был директором мой бывший муж, всего с двумя сотрудниками в арендованном офисе. Это было в марте 2003 года.

— Долги были велики?

— На тот момент для меня — да. Это была цена успеха общей фирмы, цена денег. Это была моя цена.

— Как вам в этой ситуации удалось поднять бизнес?

— Как я уже сказала, я оказалась в арендованном офисе площадью 40 квадратных метров. С двумя сотрудниками: дизайнером и бухгалтером. И вот я сижу и думаю: что же мне делать со всем этим? А потом пришел человек и сказал: «Вот тебе деньги, сделай нам офис».

— Он был ваш знакомый, который захотел вас спасти?

— Нет. Это случай. На тот момент в этом бизнес я была уже около пяти лет. На стадии «подношения патронов» мужу у меня шел процесс сдачи станции метро «Буревестник». То есть была глубоко в теме. Заказчик оказался очень сложный, максимально сложный. Известный в городе человек. Могу сказать, что договор мы подписывали в три утра… Вообще разные коллизии были в жизни.

— Как сегодняшняя политическая и экономическая ситуация отразилась на вашем бизнесе?

— У нас есть внешнеэкономические контрагенты, которые ввозят в Россию натуральный камень из разных стран. География достаточно широкая. Мы с ними тесно общаемся. Знакомясь, сообщаем, что из Нижнего Новгорода. Для иностранцев, кстати, это вообще не выговариваемо. New Down Town для них гораздо проще и понятнее. Это дословный перевод имени нашего города. Контрагенты бывают с визитами у нас. Мы показываем им Нижний, его центр. Но в последний год ситуация настолько изменилась, что мы даже не знаем, сможем ли сохранить деловые связи с европейскими контрагентами.

Во-первых, началась катавасия с курсом валют. В камнях покупают цвет. Клиент хочет бежевенькое, зелененькое, голубенькое, розовенькое… У нас в стране такое не растет! В России — только серенькое. Бежевенькое, например, идет из Италии. Когда-то оно росло на Украине, но там случился Чернобыль, потом это стало другое государство, сейчас уже вообще не о чем думать. И это мы сейчас о граните говорим.

Во-вторых, уменьшился объем грузоперевозок. Соответственно, увеличиваются расходы на каждый контейнер, у нас растет себестоимость. Если раньше столешница за двадцать тысяч — это было нормально, то сегодня она тридцать — и клиент говорит: нет, ребята, я пойду. А бывают столешницы и по двести пятьдесят тысяч.

— Мне представляется, что для тех, кто покупает столешницы за двести пятьдесят тысяч, цена не имеет определяющего значения.

— Может быть. Но мы не делим: маленький заказ — мы не работаем, большой — мы работаем. Мы принимаем всех.

Сейчас запретили европейские продукты питания. Потом могут запретить вещи, машины, уже начинаются разговоры о запрете строительных материалов… А давайте запретим строительные материалы из Европы и разрешим их ввозить только странам БРИКС! Что мы получим: Египет, Индию, Китай и Бразилию. Но из Китая будет дороже, чем из Италии. А кроме того, итальянский мрамор из Италии всегда будет лучше, чем итальянский мрамор из Китая.

Китайцы покупают сырье любого качества. И чем оно хуже, тем им прекраснее. Только одна деталь: итальянский мрамор в Италии, на карьере, стоит дороже, чем итальянский мрамор в Китае. Китайцы скупают все и в огромных количествах. И уже сейчас некоторые европейские страны приняли решение не продавать сырье китайцам. Они эксклюзивные носители этого сырья и хотят продавать конечный продукт. Потому что основные деньги делаются на обработке камня, а не на его добыче. И если будут введены санкции для европейских поставщиков строительных материалов, то мы этот камень легитимно никогда не ввезем.

Мы не знаем наверняка, будут или нет введены санкции. Поставки качественного сырья для нашего производства остаются под вопросом. Мы сейчас тупо сидим на своих запасах, не делая закупок. Потому что доллар сегодня тридцать девять, а вдруг он завтра будет тридцать пять? Эту разницу мне уже никто не погасит. Но если он будет сорок пять, то вообще можно ничего не везти. Непонятно, что делать. Я больше не знаю правил игры. Был устоявшийся рынок. По нему взяли и шарахнули кувалдой.

— Я вообще уверена, что созидать в нашей стране — неблагодарное дело.

— Это однозначно. Чем больше ты хочешь как лучше, тем тебе хуже. Но есть нюансы, как всегда. А если ты «заточен» на созидание и тебя не «прет» ни от чего другого?

— Вам с вашей деятельностью удалось выйти за границы Нижегородской области: Москва, Питер, Татарстан, Мордовия… Какие впечатления от взаимодействия с властями в регионах в сравнении с нашими, нижегородскими?

— В Саранске, когда был Меркушкин, все было построено прекрасно. Это был хозяин региона. Я всегда смотрела на него и думала: как нам не хватает этого — одного человека, которого все слушаются и все боятся.

— Разве это хорошо, когда боятся?

— В нашей стране по-другому нельзя.

— Вы уверены?

— Уверена. На сегодняшний день — уверена.

— Почему вас тогда в либеральную партию понесло?

— Ну уж точно не в «Единую Россию» идти.

— Выбор ограничен…

— Выбора нет вообще!

— Вспоминается собрание сторонников «Гражданской платформы» в Нижнем Новгороде… Столичный партфункционер говорит, остальные отмалчиваются. И даже никто не смеется, когда он выражает уверенность в победе Рустама Досаева на губернаторских выборах. Зачем вы туда пошли?

— Я рада вообще любому формату интересного общения. Я рада этому не потому, что скучаю со своими заказчиками — среди них есть прекрасно образованные люди. У меня есть потребность в общении с умными, образованными людьми, которые являются специалистами в своем деле. И однозначно руководитель партии «Гражданская платформа» именно такой человек. В нем чувствуется потенциал, и он в теме. Мне было интересно его послушать.

— А вот это ваше выступление на собрании… Вы готовились к нему или это был порыв?

— Я ни к чему не готовилась. Я понимаю умом, что в нашей стране в глобальном смысле сегодня трудно что-то изменить. К сожалению. Но мне кажется, что каждый отдельно взятый человек должен на своем месте что-то делать. В интервью Ходорковского «Ведомостям» я нашла ответ на свой вопрос. Он говорит: вы можете помочь одному ребенку или одному инвалиду, но вы должны помнить, что есть же какое-то общество и есть государство, которое несет за них ответственность. И то, что мы можем сделать, — это пойти на выборы и проголосовать. Или не проголосовать.

Мне нужна социальная реализация, некоммерческая. Если говорить пафосно, то я хотела бы приносить какую-то пользу стране, моему городу, людям.

— Но вы и так ее приносите! Вы облагораживаете город…

— Насчет облагораживания… Был период облагораживания Нижнего Новгорода, Республики Мордовия, Казани, Питера, Москвы, еще каких-то городов. А сейчас период частных заказчиков. Государству надо дешево, бюджетно и дрековски.

— Это как, простите?

— Чтобы было такое… говнецо. Вот чтобы говнецо было. Раньше говорили: нам чтобы деньги были видны. А сейчас: чтоб денег не было видно вообще. Все должно быть чистенько, простенько. И еще давайте мы вас секвестируем в конце на тридцать процентов, а то что-то вы зажрались. Вот отношение власти на сегодняшний день.

Сейчас интерес переместился внутрь жилища. И внутри люди хотят качественно, красиво, надежно и чтоб не как у других. И в конце — ни в коем случае не фотографировать результат. Люди очень много поездили, у них это не второй ремонт и даже не третий. Не первый дом и даже не второй. Они «продвинутые пользователи». Раньше таких только в Москве видела. Сейчас они завелись и у нас. Их не сильно много, но нам много и не надо. С ними приятно иметь дело, они понимают, чего хотят. Они понимают, что это стоит денег.

— У вас была сеть офисов по России.

— Да, у меня были филиалы в Москве, Казани и в Саранске. Интуитивно я сегодня максимально сжалась. Есть салон в Нижнем Новгороде и склад с производственными помещениями, все в собственности. На сегодняшний день я даже задумалась о целесообразности салона. Сейчас все ушло в Интернет. Достаточно иметь сайт.

— Вы рассматриваете вариант эмиграции?

— Я считаю, что эмигрировать ужасно — рвать все и валить. Только если есть угроза жизни для себя и своих близких. Если такой угрозы нет и есть возможность зарабатывать… Такие деньги, которые я здесь зарабатываю, думаю, больше не заработаю нигде. Но, может быть, это уже прошлые ощущения. Я пока не знаю, что будет, если честно. Временно жить где-то за границей… Чем заниматься? Я работаю с четырнадцати лет, у меня официальная трудовая книжка с четырнадцати лет. Я не представляю себе вообще не работать.

— С чего вы начинали?

— Санитаркой мыла пузырьки в аптеке.

— Потрясающе!

— Я работала для стажа, чтобы поступить в мединститут. Я, вообще-то, медакадемию закончила, у меня красный диплом.

— Ничего себе! Почему вы не врач?

— По финансовым и по идейным соображением.

— С финансами все понятно. А что за идейные соображения?

— Я была против такого отношения к человеку. Я увидела, как в наших больницах относятся к людям, пришла к родителям (это был третий курс) и сказала, что не буду работать в медицине. А так как я еще и потомственный медик, мне было сказано, что образование у меня должно быть, а дальше могу делать что хочу.

На четвертом курсе я начала заниматься PR, потом еще возила артистов, организовывала концерты. Потом у меня были кучи строек, в том числе личных. Потом ребенок вошел в подростковый период. А сейчас я озабочена тем, что происходит в стране. Потому что когда за рубежом ты говоришь, что из России, на тебя начинают странно смотреть. Этот взгляд… Я видела его на себе уже неоднократно.

Но я не стесняюсь говорить, что я из России. Я говорю, что здесь тоже нормальные люди есть. С хохлами общалась на Даунинг-стрит (улица в Великобритании, где находится резиденция премьер-министра. — Прим. ред.) в этом году на майские праздники. Они с плакатами там выслеживали Кэмерона. Мы пришли к общему мнению, что все это ужасно. У меня бабушка хохлушка, и я на четверть хохлушка. Я посещала украинское общество дружбы, которое было в Нижнем Новгороде. Возглавляла его, между прочим, бабушка Натальи Водяновой. Мне ужасно жаль людей, которые погибли на Украине.

— Ирина, а как далеко вы готовы зайти, чтобы изменить мир? Ну, или только окружающее пространство.

— К лучшему?

— Кончено, к лучшему.

— Могу сказать: я знаю, что благими намерениями вымощена дорога всем известно куда. Не хочу выращивать иждивенцев, просто давая кому-то денег. Нет такого желания… Понимаете, любым вопросом надо заниматься. У меня есть желание заняться, но я не знаю чем. Я не вижу точку приложения своих возможностей, жизненного опыта и энергии в политике. И у меня сложилось впечатление, что я не одна такая. Вот когда мы сидели на собрании «Гражданской платформы», было ощущение, что все вроде бы как хотят, но не знают, с чего начать, не имеют какой-то реальной программы. Непонятно, во что эти позывы могут вылиться.

— Местным депутатом не желаете?

— Мне представляется, что это финансовый проект. Если тебе нужно депутатство для твоего бизнеса, ты вот столько-то тратишь и получаешь вот то и то. Меня это не интересует. Меня беспокоят люди в возрасте, которые никому не нужны, беспризорники, детские дома. Я ездила в них, чтобы узнать, что им нужно. Конечно, всем этим детям в первую очередь нужно усыновление. Им нужна среда общения, а не шмотки или компьютеры. Люди извне. Потому что детдомовские дети очень изолированы и не знают, как устроен мир снаружи.

— Вы не можете помочь всем сиротам сразу. Для этого есть государство, о чем верно сказал Ходорковский. Значит, надо влиять на эти рычаги.

— Поэтому я пришла в «Гражданскую платформу», которая, как я думаю, является какой-то альтернативой, пусть, может быть, даже умозрительной. Люди в этой партии искренне хотят сделать что-то хорошее, как мне показалось. Хотя, к сожалению, на сегодняшний день я не увидела ни одного конкретного дела.

Я очень люблю журнал «Сноб» и в нем прочитала интервью с Ириной Дмитриевной Прохоровой. Меня очень воодушевили ее слова о необходимости поддержки культурных очагов. После прочтения этого интервью я сходила на «Ночь музеев» в Нижнем Новгороде. Я увидела, во-первых, что наши нижегородские люди прекрасные, интеллигентные, нарядные. Их много. Они хотят праздника. Они хотят праздника с душой, с умом. Пьяных я вообще не видела. На местном уровне я вижу эти ростки культуры — какие-то клубы, тот же журнал «Селедка», который я очень сильно уважаю. Я подумала, что тоже могу участвовать на общественных началах в поддержке каких-то ростков как менеджер, организатор.

Я не хочу терять ничего из того, что я с таким трудом получила, поэтому я не готова выступать против существующей власти. Но я считаю, что все, что я могу легитимно сделать, я обязана сделать.

Ирина Славина