Олег Сорокин:
Posted on августа 10, 2006 in Без рубрики) by | 0 Comments »
После оглашения приговора по "делу Дикиных" бизнесмен Олег Сорокин комментирует свое отношение к Дикиным, покушению и судебному процессу в целом.
Олег Валентинович, почему вы решили придать «делу Дикиных» такую огласку с самого начала процесса?
Я не выдержал того объема информации, который стал мне известен и позволил себе придать некую гласность этому процессу, сделать несколько серьезных и может быть резких заявлений. Я считаю, что поступил правильно. В то время было тяжелый, переломный момент, когда было неизвестно, пойдет ли дело по пути поиска правды или станет так называемым «глухарем» - несколько лет пропылится на полках.
Это не было бытовое убийство. Заказное убийство – это другая категория преступлений, которые в современной России зачастую не раскрываются, так как доказательств (из-за плохой работы следствия или из-за профессиональной работы исполнителей и заказчиков) часто не находят.
В том, что мое дело не стало «глухарем», большая заслуга следственных органов, которые с упорством, по крупицам добывали информацию и сумели выйти на основную версию.
Как появилась основная версия, и какие версии, кроме причастности к вашему покушению братьев Дикиных, еще были?
Была версия, связанная с моей площадкой у Московского вокзала (все знают, что ситуация в Канавино чрезвычайно криминогенная и в то время эта версия имела право на жизнь), были версии, связанные и с другими моими объектами.
Версия Дикиных была с самого начала наряду с другими версиями. Просто та информация, которая поступала, все больше склоняла следствие к тому, что нужно выбирать какую-то основную версию, и Дикины попали в разряд подозреваемых по совокупности той информации, которая попала в руки следствия.
Стали появляться первые свидетели. Сначала у тех свидетелей, у которых была какая-то информация, у них присутствовала некая боязнь и вследствие нее – полный отказ от сотрудничества со следствием. Именно поэтому пришлось ряд свидетелей засекретить. Тем более, все прекрасно понимали, что Александр Дикин, как действующий сотрудник милиции, который занимал в то время достаточно высокий пост (был зам. Начальника Приокского РОВД), обладал связями и определенной информацией и о ходе расследования, и о том, кто в составе следственной группы – информацией, которая могла помочь уйти от наказания и выйти из поля действия следственной группы. Но когда на стол следователей один за одним стали ложиться результаты экспертиз, тогда убежденность следственной группы и моя личная убежденность стала максимально высокой.
Были разговоры о том, было или не было покушение вообще. Как вы относитесь к такого рода предположениям?
Это, наверное, одно из самых абсурдных предположений, которое можно было сделать. Потому что инсценировка стрельбы из автомата со всеми вытекающими отсюда последствиями, когда все реанимационное отделение больницы Семашко было свидетелем того, как меня туда доставили, в каком я был состоянии, как проходила операция и послеоперационный период, когда осколки пуль вытащили в 2-х сантиметров от позвоночника, на подобные эксперименты только сумасшедший может решиться, а я к этой категории сам себя не отношу, да и вы таких выводов, исходя их моей жизни, наверное, не сделаете.
То, что не благодаря братьям Дикиным я остался жив и то, что явно не планировали меня напугать, – для следствия и для меня абсолютно очевидно, потому что было выпущено 16 пуль из автомата, из которых почти все попали в автомобиль.
У многих вызывает вопросы как раз то, что после 16 выстрелов вы смогли самостоятельно добраться до своего участка и обратиться за помощью.
Я сам несколько раз стрелял из автомата и в армии, и на стрельбищах, и понимаю, что прицельный огонь из автомата вести очень тяжело, тем более в ночное время, тем более проведя несколько часов в ожидании, зимой. Конечно, это задача не из простых. Но поэтому-то и был выбран автомат как орудие преступления, потому что в результате того, что много выстрелов на близком расстоянии, шансы значительно повышаются.
Кстати, когда анализировалась картина преступления, я общался с московскими сыщиками, и несколько людей мне сказали сразу: Олег, здесь не обошлось без участия либо бывших, либо действующих сотрудников милиции. Потому что профессиональные убийцы, люди, которые выросли из уголовной среды, не боятся подходить к своей жертве близко. Нормальному человеку это психологически очень трудно. Человек, который не умеет профессионально убивать, не будет подходить к своей жертве. Другое дело издалека, из автомата, стреляешь, как в тире.
Далее: для того, чтобы прицельно расстрелять, машину нужно было остановить. Если б в покушении участвовали профессионалы, 6-ка, которая стояла на обочине, перегородила бы мне дорогу, и мне было бы сложно быстро среагировать.
Это довольно косвенные доказательства против Дикиных. Следствие затянулось на 10 месяцев потому, что не было прямых доказательств?
Доказательства были, и весьма аргументированные, в том числе, и экспертиза телефонных разговоров братьев Дикиных. Эта экспертиза кроме всего помогает установить местонахождение человека с точностью до 200 метров. Результаты этой экспертизы говорят о том, что маршрут Михаила Дикина с точностью до минуты совпадал с моим: от «Старта» до места преступления. Она же показала, что Александр Дикин в тот момент находился на месте, где по моей машине открыли огонь.
Через 2, 5 года Александр Дикин заявил, что в тот вечер ездил к источнику за святой водой, а Михаил Дикин сказал, что ездил в Богородск со своей знакомой, чтобы забрать ее загранпаспорт. Это просто череда каких-то совпадений, которые преследуют Дикиных во время всего следствия…
Если доказательства были, то почему следствие длилось так долго?
Во-первых, потому, что Дикины полностью отказывались сотрудничать со следствием, хотя их гражданский долг обязывал их это делать (тем более, что у Михаила Дикина был еще и статус депутата). Но на всех допросах фигурирует отказ от дачи показаний. Они сначала получали информацию о ходе следствия и, на основе этого, пытались построить какие-то объяснялки, которые получились, на мой взгляд, весьма и весьма примитивными.
Адвокаты Дикиных изначально взяли курс на затягивание следствия. Это люди, которые были ориентированы только на личные интересы. Мотивация затягивания следствия понятна: почасовая или помесячная оплата труда – это абсолютно нормальная практика оплаты любого адвоката. И понимая, видимо, что шансов на получение положительного для Дикиных результата у них не очень много, они стали делать все, чтобы данное дело затянуть.
Вы были готовы к такой тактике защиты?
Я думал, что в последний момент Дикины со своей защитой изберут совсем другую тактику. Я думал, что последует чистосердечное признание, я думал, что последует раскаяние, я думал, что присяжные, услышав это, проявят максимум снисходительности к подсудимым, тем самым предопределят выбор судьи в назначении наказаний. И, на самом деле, если бы Дикины пошли именно по этому пути, то у меня, как у потерпевшего, не было бы каких-то серьезных моральных оснований просить каких-то серьезных сроков наказания. И они могли бы отделаться достаточно легко, с учетом того, что я, слава Богу, жив-здоров и они уже достаточно времени провели под стражей.
Почему они не пошли по этому пути – для меня загадка. Я считаю, что это плохая работа адвокатов, это плохая работа ближайшего окружения Дикина. Те же Люлин и Бедняков свое административное и дружеское влияние должны были направить в тот момент именно на то, чтобы Дикины могли выйти из этой ситуации с наименьшими потерями.
Как вы оцениваете участие в «деле Дикиных» Люлина и Беднякова?
Для меня было очень неожиданно то, что Бедняков и Люлин не пришли на заседание суда – эта позиция вызвала у меня малоуважительные эмоции. Потому что, если ты на определенном этапе предоставил 200 с лишним дней административных отпусков, то уж будь последователен. Во время нахождения Дикина в федеральном розыске Евгений Борисович с легкостью предоставлял ему отпуска, причем делал это не за свой счет, а за счет государства и налогоплательщиков. Чем оправдана подобная щедрость, если человек не справляется со своей работой в течение длительного времени? Ты, как руководитель, обязан сделать вывод и назначить себе другого заместителя – так подсказывает логика. Зачем было содержать служебные автомобили, водителей, огромный штат людей, который финансируется из областного бюджета? Я считаю, что для председателя законодательного собрания такие действия недопустимы.
Что касается Беднякова, то это человек, благодаря которому Дикин вообще в моей жизни появился и благодаря кому Дикин в этой жизни вел себя достаточно отвязно. Позиция Дмитрия Ивановича вызывает много вопросов: когда ты являешься членом Совета Федерации, когда как адвокат ты знаешь процессуальное положение Дикина, при этом всячески способствуешь тому, чтобы Дикин ушел от ответственности…Это значит, что Бедняков просто откровенно пользовался своим служебным положением. Но, слава Богу, данное служебное положение оно конечно, и в результате той чистки, которая в Совете Федерации проходила, в том числе и по продлению полномочий Беднякова, все встало на свои места.
Кстати, ни Бедняков, ни Люлин ни разу не появились на заседании суда. В конце концов, мне кажется, они просто струхнули, как это скажется на их имидже. Ну такой, не совсем мужской поступок.
Какую реакцию в отношении Беднякова и Люлина вы ожидаете в связи с вынесением в их адрес частных определений?
Что касается Беднякова, все, что должно было произойти, уже произошло. Он стал простым гражданином, который не имеет теперь тех прав и полномочий, которыми он так успешно пользовался на протяжении своего сенаторства. Тем более, как от сенатора, я, как житель нижегородской области, от него никакой пользы не заметил за последние годы. То, что Бедняков попал под ту чистку, которая в Совете Федерации происходила, говорит о том, что его ценность в СФ им самим и еще кем-то была достаточно сильно преувеличена. И позиция губернатора в этом вопросе, я считаю, абсолютно справедлива и правильна. Потому что была оценена его работа за последние годы, была дана оценка каким-то его личностным характеристикам – и все это получило то, что должно было получить.
Что касается Люлина, то, я думаю, что и депутаты, и губернатор, и его коллеги единороссы должны дать объективную оценку его действиям. Если он прав, пусть об этом скажут те люди, которые рядом с тобой работают. Пусть скажут: да, абсолютно прав, можно человеку, находящемуся в федеральном розыске, давать 200 дней отпусков, содержать за счет государства служебные машины и штат. Это нормально. Пусть кто-то наберется смелости и скажет об этом. Тогда мы будем понимать, что каждый наш высокопоставленный чиновник и политик может в своих личных интересах на подобные действия пойти. Но уверяю, что в глазах нижегородцев все это неправильно. Я считаю, что должны поступить какие-то аргументированные объяснения. На мой взгляд, Люлин, как политик с такими взглядами, крайне недалек.
На какой срок наказания для братьев Дикиных вы рассчитывали?
Я не рассчитывал на срок. С адвокатами обсуждалось, конечно, какую позицию мы будем занимать. Было принято решение, что в части назначения наказания мы не очень имеем право влиять на решения. Моя позиция была такова: чтобы этот срок был не максимальным, но максимально справедливым.
Вы довольны приговором? Чувствуете себя победителем?
Я себя чувствую не столько победителем, сколько человеком, который какой-то трудный этап своей жизни прошел. Причем прошел с таким результатом, к которому он долго шел. Эта победа – если это можно назвать победой – она так просто не далась, поэтому чувство удовлетворения морального – оно огромно просто. Я такого в жизни не испытывал. Это был огромный стресс. К слову сказать, в последнее время без полстакана я не могу заснуть. Когда я услышал этот вердикт, ощущение было такое, что с тебя что-то огромное свалилось и появилось, может и иллюзорное, но чувство какой-то свободы. Вчера, например, взял всю семью, поехал на берег Волги, уху сварили…У меня 3 года этого не было. Не потому что я не мог позволить это в силу безопасности – не до того было, все воспринималось через призму этого дела.
Человек ведь хотел убить не только меня, но и мою жену. За 30 дней до нападения 1 декабря 2003 года был единственный раз, когда я возвращался домой один. Обычно я заезжал за женой, и мы ехали в «Приозерный».
Отказаться от определенных мер безопасности, к которым я теперь привык, сейчас в скором времени я не смогу. Это мое отношение ко мне и к моей семье.